Все, Сенцов не голодает,

хоть почти что умирал.

Все от радости рыдают

-федерал и либерал.

 

Читать далее...

 

Читать далее...

Мы рвемся к развязке, идем воевать,

чтоб землю в Дамаске Асаду отдать.

 

Читать далее...

То было время имитации,

когда затравленная треть

уже гадала, выметаться ли

— иль потерпеть и досмотреть.

 

На Красной площади с невестами

снимался общий наш жених;

невесты были да, прелестными,

но что-то чувствовалось в них

от школы жизни, ими пройденной

вдали от любопытных глаз,

от жриц любви — конечно, к Родине,

но по тарифу «бизнес-класс».

 

Потом в тандеме порыбачили,

явив согласье наверху,

и этим как бы обозначили,

что надо есть уху, уху!

 

Когда доели это едиво,

возник еще один вопрос:

нашли поместье у Медведева

размером чуть не с город Плес,

и он — с поспешностью дневального,

явив свой уровень опять,

-забанил в твиттере Навального,

что смог все это раскопать.

 

Страна с тоской на это глянула —

по крайней мере большинство,

-но Тимакова гневно грянула:

поместье было не его!

Там нет спецсвязи, нет охраны там!

Туда и свиту не вместишь! —

и этим спичем, гневно грянутым,

спасла начальственный престиж.

 

Не упущу событья яркого,

все СМИ к нему благоволят:

в дождливый день убрали Маркина

за откровенный плагиат.

 

Для довершения агонии

у омбудсвумен Анны К.

нашли пассаж о телегонии

и троллить начали слегка,

но муж сказал: я вам советую

ругать не слово, а дела.

Та Анна К. была не этою,

та Анна К. другой была.

 

 

И вот, когда читаешь медиа,

весь их разрозненный must-read, —

вся эта черная комедия

тебе как будто говорит, —

я констатирую, не сетую,

но сколько можно слушать лесть:

вдруг наша Родина вот этою

всегда была, какая есть?

 

Все глушь лесная, берендеева,

тоска, и злоба, и хула.

Россия Блока, Менделеева —

недолгой маскою была.

Ее лицо — не век серебряный,

не декабристы, не народ,

но эти новые селебрити,

все это вот, вот это вот?!

 

Тоску глушу, зубами ляскаю —

никто не спорит, Петр велик,

но он накрыл Россию маскою.

Что, если нам явился лик?! 

 

Пристала мысль и не отвяжется:

куда мы дели триста лет?

Но совы здесь не то, чем кажутся,

да их тут, собственно, и нет.

 

Все снова оказалось, братия,

гораздо проще и лютей:

нет безнадежнее занятия,

чем лгать в эпоху соцсетей.

Невесты не были невестами,

они признали это вслух, —

а были широко известными

богинями эскорт-услуг.

И рыбаки, что озадачили

собой российский интернет, —

они не просто так рыбачили,

у этих вод случайных нет!

 

Не зря писал Навальный-вредина

свою злокозненную жесть:

поместье именно Медведева,

спецсвязь там есть, и башни есть!

И Маркин будет незапятнанным —

он чист, бастрыкинский вассал,

он вовсе не был плагиатором,

он книгу вовсе не писал!

И Анна К., увы, на горе ей,

была той самой Анной К.,

и шут бы с нею, с телегонией,

но жаль, что память коротка.

 

Все кружится, дробится, мажется,

дрожит, как Шредингеров кот, —

короче, все не то, чем кажется:

цари не те, народ не тот… 

 

На всех распространялось правило

фальшиво-масочного зла.

И лишь Россия не лукавила —

а чем казалась, тем была.

В России с ее феодальным строем,

и крахом сложных систем

быть можно героем, только героем,

больше уже никем.

 

Все остальное кисло,

словно в плохом кино,

выгоды или смысла

начисто лишено,

 

поскольку к каждому придут

в какой-то миг нежданный

и отведут в Басманный суд,

в Басманный суд, в Басманный.

 

Читать далее...

Незаконно добывшие визу и проникшие в город Берлин,

Два мигранта насилуют Лизу, нашу русскую девочку, блин.

Два насильника, мрачных садиста, за которых Европа — горой.

Первый сверху на Лизу садится и подушкою душит второй.

 

Нарастают крутые детали, подключается первый канал:

умыкнули её, затолкали на матрас, что ужасно вонял…

Накалённый до вопля, до визгу, надрывается хор голосов:

Два мигранта насилуют Лизу десять, двадцать, и тридцать часов!

Дайте волю народному гневу! Слышь, Россия, страна-исполин:

там насилуют русскую деву, хоть она и свалила в Берлин!

Так скажи своё звонкое слово в этот тяжкий, решительный час.

Неужели мы вытерпим снова, что повсюду насилуют нас?

Почему мы уставились немо, почему не заявим, грозя:

пусть мигранты насилуют немок, но насиловать русских нельзя!

 

Чуть поднялись — и снова-здорово. Иль не жаль нам сестёр и невест?

Привлеките министра Лаврова, пусть он выскажет резкий протест!

До чего довели толерасты, либеральщики, черт их возьми.

Почему этот случай ужасный игнорируют местные СМИ?

Если честь вы забыли мундиров, а полиция сдохла, как класс,

— пусть на месяц приедет Кадыров и порядок устроит у вас.

Мы уже догадались в запале, мы постигли в порыве страстей:

вы мигрантов затем и впускали, чтоб насиловать русских детей!

 

Но узнали немецкие власти, обитатели чуждых систем:

эти ужасы — правда отчасти, а точнее — неправда совсем.

Подготовьте Лаврова к сюрпризу, пусть утешится ваш господин:

наш мигрант не насиловал Лизу (плюс их было не два, а один).

Успокойте родного гаранта и согретое им большинство:

Лиза ночь провела у мигранта с разрешения мамы его.

Спи спокойно, соседка-Россия, не настолько мигранты страшны:

ни следа никакого насилья мы на Лизе твоей не нашли.

Нагнетать напряженье бросай ты. Эту сплетню и крики «Атас!»

размещали нацистские сайты, что припрятаны, кстати, у вас.

Ваши карты, как видите, биты. Мы пойдём в независимый суд,

ибо знаем, что ваши наймиты проводили наймитинги тут.

Для российского телешедевра — впечатляющего, не таим,

— вы платили по тысяче евро истеричкам наёмным своим:

разговоры об этой оплате мы немедленно выложим в Сеть,

мы считаем, что очень бы кстати этим записям там повисеть,

как и фоткам, где нацик немецкий с чёрной бандой своей наряду

по соседству с колонной донецкой марширует у всех на виду.

 

Что до Лизы, то бедная Лиза раскололась за несколько дней.

От анамнеза до эпикриза всё сегодня известно о ней.

Предков Лизиных вызвали в школу, предки стали её бичевать —

и за это она, по приколу, не явилась домой ночевать.

Стали делать над ней экспертизы — и узнали: с двенадцати лет

два любовника было у Лизы, а насилия не было, нет.

Так что символ невинности чистой оказался не чище, увы,

чем нацисты, садисты, чекисты и другие кумиры Москвы.

 

О садистские эти фантазмы! Даже злоба порою берет,

как подумаешь— сколько уж раз мы облажались публично за год.

Как припомнится мальчик распятый, да его истреблённая мать,

да плакаты с колонною пятой, да расстрелы беременных, ать…

 

Это ж все наши тайные грёзы, потаенные влажные сны,

донный пласт эротической прозы о свершениях русской весны,

мастурбация тайных героев, воспалённого мозга цистит

— что, кошмар на планете устроив, за своё одиночество мстит!

Это вы, не видавшие воли, все орете, планете на смех:

«Все насилуют нас!» — для того ли, чтоб вернее насиловать всех

Вы Россию, как бедную Лизу, героиню сплошных порнодрам, двадцать лет наклоняете книзу, чтоб насиловать в голову прям.

И она, обалдевши от боли, позабывшая все, кроме вас,

возразить вам способна не боле, чем нимфетка, попав на матрас.

Так и воет, не взвидевши свету, наплевавши на школу и честь…

И вдобавок полиции нету. А в Германии все-таки есть.

 

БЫКОВ

Куплетов пять здесь опущено, полный текст здесь.

 

 

Россия словно под арестом

— настолько вырос наш престиж.

Мир стал таким опасным местом,

что никуда не полетишь.

Читать далее...

...в оценке зэково-гэбэшного  кодекса жизни россиян, то надо его привести:

 

Вот закон — заучи прилежно,

— общий пахарю и царю:

Если драка, мля, неизбежна

— первым бей, тебе говорю.

 

Бей, покуда не уложили,

Бей десницей или пятой.

Меньше слов. Докажи вражине

— ты крутой, а не он крутой.

 

Бей соперника, конкурента,

пусть он корчится, пусть дрожит,

— бей: другого нет аргумента,

если ты, конечно, мужик.

 

Бей, показывая твёрдый норов,

По сусалам бей, по усам,

Без уловок, без отговорок

Если ты, конечно, пацан.

Покажи им Дамаск и Крым.

Хрясни первым, если ты русский.

Помни: русский не бьёт вторым

Пусть иные действуют нежно.

Настоящий мущина груб.

Бей, когда война неизбежна,

пусть трясется Валдайский клуб.

 

Бей старательно, бей прилежно,

бей слабейшего, бей бабье,

бей — и если драка избежна,

неизбежной сделай ее.

 

Космос, первые пятилетки,

вождь-элита, народ-плебей,

наши детки и наши предки

— все тебе повторяют: бей!

 

Остальным неуютно рядом:

все хамят тебе, государь,

все к тебе повернулись задом,

— вот по заду их и ударь.

 

Цель не в выгоде, не в наживе,

как надеется средний слой.

Чтоб боялись тебя чужие

— бей своих; чтоб боялся свой

— бей чужих. Никто не мешает.

Как священный жук скарабей,

из навоза лепи свой шарик:

сам же сплачивай, сам же бей.

Идеолог, молчи, не каркай.

Не приманкою, не вершой

— с нами действовать надо палкой,

И не маленькой, а большой.

 

Бей до визга, до первой крови,

под раскатистое ура.

Да и что ты умеешь, кроме?

Курс прошел на траве двора.

 

Дух мужает в пинках, в обидах.

Русский мир изначально строг:

мы не верим, что из небитых

хоть какой-нибудь выйдет прок.

 

Перегадим любого гада,

пережестим любую жесть

— нас учить и лечить не надо,

мы такие, какие есть.

 

Править следует в стиле кантри:

кто робеет — тому капут.

Действуй строго по этой мантре,

остальные не катят тут.

 

А иначе Восток и Запад,

не желая глобальных драк,

будут думать, что серный запах

им почудился просто так.

 

Бей же первым! По местным заям,

их надежды хищно разя!

А иначе, хоть плюй в глаза им,

— восклицают: роса, роса!

 

Как положено в сверхдержаве,

мы построим тут свой ИГИЛ,

чтобы сто одного держали,

а старшой подошел — и бил!

 

Население — мягче воска.

Будешь действовать так, мой свет,

— есть надежда, что ты нарвешься.

А иначе надежды нет.

( звиняйте, редакция - моя).

 

Не бойся беженцев, Европа.

Напасть, конечно, тяжела,

Но ты со времени потопа

Немало бед пережила.

 

Бывали римские пороки,

Интриги, шорох шептунов

И византийские уроки,

Как учит Тихон Шевкунов…

 

Уж сколько раз твердили миру:

Не все тебе беситься с жиру —

Отныне будет кровь рекой,

Потопчет гунн твою порфиру

(порфира — красный плащ такой)…

Не раз, тебя похоронивши,

Блистали лучшие умы

От душки Шпенглера до Ницше;

И ярче всех блистали мы.

Все эти мрачные пророки

Опять твердят свои слова,

Свои мечты, свои уроки…

Они мертвы, а ты жива.

 

 

В который раз испортив имидж,

Скрививши рот, потупя взор, —

Куда деваться? — всех ты примешь,

Как принимала до сих пор.

Куда ты денешься, товарищ?

Ведь это ж люди, а не хаш!

Ты впустишь их, и переваришь,

И всем пособие раздашь.

Хотя вы все, конечно, говны,

И все задаром жрете хлеб,
И бездуховны, и виновны,

И нет у вас духовных скреп,

- но вы же люди, а не звери,

И вы повинны в их судьбе,

И миллион, по крайней мере,

Пустить обязаны к себе.

 

Уже премьер финляндский Юха,

Увидев хаос и развал,

Явил пример святого духа

И беглых в дом к себе позвал!

Весь мир его за это лайкнул —

И ведь допросится, чудак:

Нагрянут семеро по лавкам,

А сам с женою на чердак.

 

И мы в широком нашем стиле,

Как Жириновский заорал,

давно бы их к себе пустили —

Сибирь осваивать, Урал,

Но не бегут! Должно быть, чуют

Необоснованную дрожь.

Не то чтоб наци их линчуют,

Не то чтоб климат нехорош:

Нацисты что? — ручная свора,

И почвы тоже вери гуд,

А просто чувствуют, что скоро
Отсюда тоже побегут.

 

Когда сорвется весь зверинец

И побежит с привычных мест —

К тебе приедет не сириец

(сириец Австрию не съест);

Не бойся смуглого ливийца,

Не бойся негра (цыц, расист!),

Но если мы к тебе явиться

Задумаем — тогда трясись.

 

Уж кой-кого мы потеснили,

Освоив их язык родной…

Дрожи, коль скоро из России

К тебе волною хлынет гной,

Весь этот новый свет с Востока,

Еx oriente типа lux —

Гнойник у нас напух настолько,

Что я за вас уже молюсь!

У нас отчизну покидали, —

Но это лучшие умы,

Тогда к вам хлынули дворяне,

А нынче — нынешние мы!

 

Бандиты, мыслящие матом;

Попы со скрепой в голове;

Нацист; патологоанатом

С телеканала НТВ,

Вся злоба бешеная наша,

Срамная каша лже-идей,

Вся эта ложь, вся эта Раша,

Что называется, тудей…

Как хорошо в Литве. Ещё бы шоры придумать, что б в сторону РФ ненароком не глянуть...

Быков, как обычно - об очередной грязи.

Одним – хиты, концерты, толпы, диски,
А от других исходит горний свет.
Кобзонский ранг определил Мединский:
Подобного ему в Европе нет.

Он пел на стройке, пашне и в окопе
В родном советском образе простом.
Кого поставишь рядом с ним в Европе?! –
Как выражался Ленин о Толстом.

Известности духовной этой глыбы
Завидует в Гейропе большинство.
Кого мы не пустить к себе могли бы
В ответ на оскорбление его?

Они бы к нам с концами въехать рады.
Кого не впустят жители Москвы?
Мадонну? Не смешите наши «Грады»!
Уитни? Но она уже увы.

Желая симметричного ответа
В две тысячи пятнадцатом году,
Кобзон уже просил в ответ на это
Не выпускать отсюда диссиду, –

Но разве эта пятая колонна,
Мешок интеллигентского ...овна,
Уравновесит одного Кобзона?!
Она его мизинцу не равна.

Чтоб подлый Запад натерпелся сраму
И всем кагалом окунулся в грязь,
Мы можем не пустить сюда Обаму –
Но он не едет. Видимо, боясь.

Кого из них – когда посмотришь строго –
Мы можем не пустить сюда в ответ?
Все люди – дрянь. Я предложил бы Бога –
Но Богу и без этого предлога
Давно уже в Россию хода нет.